Культурный контекст

Ты знаешь, Франция, что я всегда был верен Твоей судьбе… В. Гюго

К моменту рождения Жане в 1859 году во главе Франции стоял Наполеон III, провозглашенный императором в декабре 1852 года. 50-60 гг. были для Франции временем завершения промышленного переворота, ростом крупного производства; парижская биржа стала европейским финансовым центром. В то же время вторая империя непрерывно вела захватнические войны, сперва успешные (Крымская война (1853-56), Австро-Итало-Французская (1859), Англо-Франко-Китайская (1856-1860)), но вскоре приведшие к серьезным поражениям (была проиграна Мексиканская война (1861-1867), обострились отношения с Италией, Пруссией, Великобританией). И, наконец, проигранное при Седане сражение (Франко-Прусская война) 2-го сентября 1870 года, ознаменовавшееся сдачей Наполеона III в плен вместе со 100 тысячной армией, привело к Сентябрьской революции. В 1879 г. с приходом к власти Жюля Греви во Франции окончательно утвердилась республиканская форма правления.

Последняя треть XIX века оказалась очень тяжелым временем для Франции. Парижская Коммуна (18.3 – 27.5 1871) и расправа над коммунарами вызвала настоящий шок.

Другим трагическим событием была франко-прусская война (1870-1871), в результате которой Франция потеряла Эльзас и Лотарингию и выплатила контрибуцию в размере 5 млрд. франков. Р. Роллан в романе “Жан Кристоф” так описывал духовную атмосферу Франции того времени: “Поражение… Вы даже не подозреваете, как мрачна была атмосфера, в которой мы выросли – дети униженной и израненной Франции, заглянувшей в глаза смерти и всегда ощущавшей смертельную угрозу насилия…”(цит. по Ахмеровa, 1998, с. 61). В возрасте 11 лет Жане вместе с семьей пережил осаду Парижа, вскоре после которой был отправлен к родителям матери в Страсбург, где он видел и переживал боль эльзасцев в связи с отделением Эльзаса от Франции.

Если Франции и удалось достаточно быстро оправиться от экономических последствий войны (в конце XIX, а особенно начале XX века во Франции отмечался бурный экономический рост, быстрое развитие тяжелой промышленности и машиностроения, рост железнодорожного строительства, велись многочисленные колониальные завоевания («85% всех французских колониальных владений, бывших налицо к 1914г., завоевано французами именно за время с 1880 до 1914» (Тарле, с.358))), то о социальной и политической стабильности не могло быть и речи. О внутриполитическом кризисе кон. XIX – нач. XX вв. говорит уже тот факт, что за 43 года (1871-1914) в стране сменилось 56 правительств. Отделение церкви от государства, объявленное еще Великой французской революцией, все еще не было решенным вопросом. Возрождались самые темные суеверия, распространялись рассказы о видениях, появлении в разных местах Мадонны и ангелов. Церковь организовала целую сеть религиозных паломничеств и демонстраций (Ахмерова, 1998). На рубеже веков Францию сотрясали постоянные кризисы и общественные скандалы. 1891 г. – расстрелы рабочих демонстраций в Лионе и Фурми, 1893 г. – подавление восстания в Латинском квартале, подъем анархистского движения (10 террористических актов за 1892-1894, в том числе взрыв в Палате депутатов и убийство президента С. Карно вызвали панический страх). В 1905-1914 вновь возросло напряжение, вылившееся в серию кризисов, продолжавшихся вплоть до первой мировой войны. Положение не улучшилось и после ее окончания. Франция, истощенная войной, переживала глубокий интеллектуальный и моральный кризис. Созданная Жане система психологии поведения осталась практически незамеченной в этот период политической и моральной неопределенности и сумятицы (Ellenberger, 1970).

Несмотря на сложную политическую обстановку, Франция в кон. XIX – нач. XX вв. была средоточием мировых культурных идей. «Я верю только во французскую культуру и считаю недоразумением все, что кроме нее в Европе называется “культурой” – писал в 1888 Ф. Ницше. Поль Бурже, Анатоль Франс, Ги де Мопассан – “я отнюдь не вижу, в каком столетии истории можно было бы собрать столько интересных и вместе с тем столько деликатных психологов, как в нынешнем Париже» [цит.: Ахмеровa, с.77]. Культура Франции потрясала «своей общей настроенностью, близостью к сомнениям и чаяниям других народов, если угодно, человечностью» (Эренбург, 5) Вместе с промышленным подъемом началась организация большого количества разнообразных промышленных выставок, крупнейшая из которых проходила в Париже в 1867, 1878, 1889 и 1900 годах. Выставки воспринимались современниками как триумф прогресса, к ним также приурочивались конгрессы по разным наукам, в том числе (в 1889) и наукам физиологическим, психиатрии, экспериментальному и терапевтическому гипнотизму (Сироткина, 2000). Легендарный создатель Эйфелевой башни, Ж. Эйфель, так говорил о своем детище: “Мне хотелось в честь современной науки и французской индустрии соорудить такую триумфальную арку, которая по создаваемому ею впечатлению превзошла бы арки, возводившиеся в честь победителей предшествующими поколениями” (цит.: Ахмеровa, с. 99). Однако наряду с дифирамбами техническому и научному прогрессу все чаще ставился вопрос о роли и ценности науки, о ее значении. Пуанкаре писал: “… человек не может быть счастлив наукой, но теперь он еще менее может быть счастлив без нее” (Пуанкаре, 1983, с.201). К концу XIX века позиция по этому вопросу стала отнюдь не однозначной. Достаточно в этой связи вспомнить слова А. Франса: “Но в какой мере все эти удивительные открытия затронули наш внутренний мир?” “Неизбежен такой момент, когда любопытство становится грехом; дьявол всегда на стороне ученых” (цит.: Ахмеровa, с. 128). Р.А. Гальцева в книге «Самосознание европейской культуры XX века» (1991) отмечала: «Как бы в предвосхищении близящихся социально-исторических потрясений в мир входит разочарование в прогрессе, кризисное сознание, которое восстает против гармонизующего философского системосозидания и его движущей силы – рацио» (цит.: Холмогоровa, 1996, с. 22).

Стремление к нравственному совершенствованию, поиски смысла жизни и в то же время шаткость общественно-политического сферы и множество жизненных вопросов, на которые не удавалось найти ответ, привели к пессимистичным настроениям. Типично романтические чувства – тоска, ностальгия, неудовлетворенность миром возникли во французской культуре именно во второй половине XIX века, в эпоху неоромантизма. Р. Роллан в “Жан-Кристофе” вкладывал такие слова в уста своего героя: “Франция умирает… умирает Европа и наша цивилизация, это прекрасное здание, созданное человечеством ценой многовековых страданий, рухнет в бездну… Она [Франция] умирает с каждой из ваших угасающих энергий, в ваших мыслях, которые смиряются, в ваших бесполезных усилиях, в каждой капле вашей крови, застойной, бесполезной” (цит.: Ахмеровa, с.142). Грусть во французской литературе – настроение эпохи. И ни наука, ни религия не придают больше уверенности: “Наука потерпела крах, прежняя вера исчезла, надежда умерла. Жизнь – это рыдающая скрипка”, – писал поэт Альбер Самен. “Беспокойство, нервность, “малокровие”, болезненная впечатлительность – вот признаки, ставшие основными чертами времени, названного современниками декадансом. “Культом обостренной впечатлительности” называл Ш. Бодлер стремление к изысканности и беспрерывный поиск новых впечатлений. Однако эта впечатлительность принимает болезненный характер и притупляет чувства” (там же, с. 145-151). Все чаще говорили о «синдроме износа», в 50-х годах XIX века Б.А. Морель сформулировал психиатрическую теорию, объединившую почти все хронические психические расстройства под общим названием «умственной деградации» (Элленбергер, 2001, с. 339). Во многих литературных описаниях того времени можно узнать феноменологию психической слабости, о которой писал Жане, приводящую к понижению уровня психического, трудностям психического синтеза, а также целому ряду проблем воли и внимания. У П. Маргеритта мы читаем: «Единственным лекарством было бы для меня, если бы я мог выйти из себя, интересоваться другими. Но для этого нужна была бы воля, а у меня ее нет» (Гиляров, 1901, с. 91). Г. де Мопассан в «Sur l’eau» так описывал состояние расщепленности человека: «Актер и зритель для самого себя и зритель для других, он никогда не бывает одним только актером, как добрые люди, живущие без задней мысли. Все вокруг него делается стеклянным, сердца, действия, тайные намерения, и он страдает от странной болезни, от какого-то раздвоения духа, которое делает из него существо страшно зыбкое, замысловатое, сложное и утомительное для него самого» (там же, с.93). «Сердце человека перестает биться от действительных радостей и скорбей и живет только вымышленными» (там же, с.94), – потеря чувства полноты бытия было очень распространенным явлением.

Одной из форм выражения этого настроения, проявлявшегося, с одной стороны, в чрезвычайной впечатлительности и стремлении к новым ощущениям, а, с другой стороны, в быстрой истощаемости и пресыщаемости, явился интерес ко всему экзотическому. Стремление к новизне, а также к простоте, наполненности жизни, искренности и силе двигало этими порывами. Мопассан писал о своей воображаемой жизни вдали от европейского шума и суеты: «Я бы там не знал ни о биржевых курсах, ни о политических событиях, ни о переменах министерств, обо всех этих бесполезных глупостях, на которые мы расточаем наше короткое и обманчивое существование» (цит.: Гиляров, 1901, с.38-39). Потребность в наполненной жизни, бегство от суетности и конвенциональности, стремление преодолеть усталость жизни и почувствовать новый прилив сил было одним из факторов обращения к изучению традиционных культур.

Начало XIX века было эпохой Романтизма, середина же усилила значение разума, воплощением чего стал позитивизм (средство освободить человеческий мозг от иллюзий, чувствовать под ногами опору фактов). “Правда фактов”, “экспериментальный метод”, “непосредственность видения”, “опытность” – все эти приметы времени мы встречаем в науке, литературе, изобразительном искусстве. Так, дивизиционизм и пуантилизм были основаны на научных открытиях в области оптики. В литературе возникло направление реализма. Э. Золя говорит о себе как о протоколисте совершающейся жизни (Гиляров, 1901, с.21). Вторая половина XIX века ознаменовалась критикой позитивизма. Интуитивизм А. Бергсона был одной из реакций на чрезвычайное расширение сферы полномочий разума. Другая форма реакции стал интерес к проблеме религии, где, наряду с усилением чувства религиозности и поиском основ бытия в духовных сферах, происходил пересмотр установленных христианством нравственных ценностей. Росли нигилизм и скептицизм.

Ответом на доминирование факта, реализма, рациональности в искусстве было течение символизма, представители которого считали, что существует более глубокий уровень, чем точное копирование реальности. С.Малларме (1891) “вещи существуют помимо нас, и не наша задача их создавать”. Рубеж 70-80 Символисты (С.Малларме, П.Верлен, А.Рембо) выступили против позитивизма, реализма и натурализма. Стремились не отразить, а почувствовать мир, не изучить, а услышать в себе отклик на него. О Ренуар” Меня заставили возненавидеть одну из моих работ, назвав ее “Мыслью”. У мира есть смысл и человек может понять символическую природу мироздания, а для этого надо оторваться от материального мира в мир символов. Мир искусства все больше стремится к принципам не реализм, но психологизм. А Жид говорит: «Художник погиб, если он не понимает, что человек интереснее, чем люди». «Стремление проникнуть во внутреннюю сущность вещей», «почувствовать и схватить фигуру», «непосредственно соприкоснуться с натурой» (Ван Гог), становятся доминантами творчества. Реальность отражается через субъективный опыт.

В конце XIX века психолог входит в литературные и театральные персонажи. Да и многие пионеры новой психологии (Шарль Рише, Габриель Тард, Альфред Бине и др.) публиковали не только научные, но и литературные труды (Carroy et al., 2006). Очень тесно оказались переплетены психология и литература.

Таким образом, на протяжении XIX века несколько раз произошла смена парадигмы, смена ведущей ориентации. Вслед за гимном разуму приходит сомнение и вопросы о его границах. Бурный рост промышленности и искусства, развитие науки, сочетался с особым умонастроением, чувством «болезненной впечатлительности», утратой идеала, расщепленностью, ощущением застоя мысли, возрастанием мистических настроений, стремлением выявить основания человеческой жизни. В биографическом очерке Жане говорил о своем стремлении «примирения научной склонности и религиозного чувства», стремлении найти «усовершенствованную философии, которая бы удовлетворила как разум, так и веру» (Janet, 1930, с. 123). Примирение веры и разума было лейтмотивом его творчества, что выразилось в детальнейшей разработке проблемы убеждений, верований, представлении о том, что в основе всей цивилизации лежат могущественные формулы веры.

Сами явления, на которые Жане направлял свое внимание, это, с одной стороны, те самые феномены, о которых мы только что говорили – расщепленность, проблема воли, болезненная впечатлительность, утрата чувства реальности – симптоматика «героя» того времени, захваченного врасплох в момент, когда индивидуальная и социальная эволюция оказались особенно трудными. А с другой стороны – это «психологические изобретения», как Жане называл память, время, экспериментальные действия, личность и т.д. Это проблема психологических изменений, переживаемых человеком, их причин, путей эволюции поведения, роста и становления человека.

Описанием феноменов, которые занимали раннего Жане, пестрят станицы многих знаменитых писателей того времени. Многие представители науки, литературы и искусства были под влиянием месмеризма, магнетизма, гипнотизма. «Едва ли найдется хоть один немецкий романтический поэт, не испытавший в своем творчестве влияния животного магнетизма. Из романов и рассказов Гофмана можно составить целый учебник по магнетизму. … Бальзак являлся сторонником магнетизма, рекомендовал его в качестве лечения. А. Дюма полагал, что наделен магнетической силой и его вилла является местом магнетических экспериментов. По находился под впечатлением от доктрины магнетизма. … Не менее многочисленными были и литературные произведения, вдохновленные темой множественной личности» (Элленбергер, 2001, с. 205-214). Не меньшее значение имело психопатологическое знание и особенно практика во времена творчества Жане. Например, интереснейший анализ раннего французского кинематографа и кабаре проводит Р.Б. Гордон (R.B. Gordon; 2001), рассматривая влияние экспериментальной психологии, клинических наблюдений и психиатрической теории конца XIX века на парижское кабаре и ранние комедийные фильмы, на репертуар включенных в них движений, гримас, тиков и жестов. Э. Бека (Becat) «изобрел» жанр эпилептического певца в 1875 году, получившее огромное распространение в 80-х годах; как раз на то же время пришелся подъем интереса к истерии. Жане описывал автоматизмы, говоря о них как о низшем уровне психического. Именно к этому уровню апеллировали описываемые Р.Б. Гордон спектакли с их сильными эмоциональным реакциям, шоковым эффектам. Такое стремление к мощной экспрессии выделялось Э. Гомбрихом характерной чертой начала XX века, проявлявшееся не только на профессиональной сцене.

Можно выделить определенные влияния и собственных трудов Жане. Так, А. Балакьян возводит к Жане некоторые ключевые понятия сюрреалистов (Корнель, с. 134). Непосредственное влияние можно увидеть и в работе бывшего пациента Жане Раймона Руссель (фигурирующий в истории болезни под именем его собственного героя Марселя), написавшего книгу «Locus Solus” (1914) (Zoe Beloff) (недавно издана на русском языке). Она построена на описании разных технических изобретений, одно из которых – ледяной дом. Марсьяль Кантрель оживил актеров, но они остаются в бессознательном состоянии и повторяют самый болезненный момент жизни. Такие действия напоминают описывавшиеся Жане автоматические действия, воспроизведение травматического события.

Да и сегодня в литературе существует множество описаний феноменологии, к которой обращался Жане. Многое из того, что появляется на страницах литературы, описывалось Жане много лет назад. Например, в недавней книге «Вероника решает умереть» (1998) П. Коэльо, пишет: «В организме каждого – у кого в большей, у кого в меньшей степени – есть эта Горечь, подобно тому как почти у всех есть бацилла туберкулеза. Но и та и другая болезни переходят в наступление лишь тогда, когда пациент ослаблен. В случае же Горечи почва для заболевания возникает, когда появляется страх перед так называемой «реальностью». ... Важной мишенью для Горечи является воля. У людей, страдающих этим недугом, пропадает желание чего бы то ни было, и несколько лет спустя они уже не в состоянии выйти из этого мира. ... Они продолжают ходить на работу, смотреть телевизор, жаловаться на толкучку в транспорте, рожать детей, но все это происходит автоматически, без каких-либо больших внутренних переживаний» (Коэльо, 1998, с.126-127). Эти описания очень сходны с наблюдениями Жане относительно больных психастенией. Некоторые болезни тянутся через века.

На основании исторических и литературных источников можно предположить, что для историко-культурной атмосферы Франции втор. пол. XIX – нач. XX вв., когда происходило личностное и профессиональное самоопределение Жане и формирование его как ученого, были характерны следующие особенности: научный и промышленный подъем, прочная позиция Парижа как центра культуры и науки, наряду с политической нестабильностью; сосуществование од разуму и вопросов о его границах, стремительная смена умонастроений: от примата разума к критике не только «чистого разума», но «разумности», от реализма к пессимизму, символизму, декадентству, к сверх впечатлительности, к стремительному росту интереса к психологическому фактору. Эти события, факты, умонастроения стали контекстом формирования Жане как мыслителя.

***

Но время не стоит на месте, а настоящее очень быстро переходит в прошлое. Возникают новые задачи, которые необходимо решать. Первая мировая война. Франция потеряла 1 350 000 убитыми, не говоря уже о миллионе инвалидов войны, тысячах вдов и сирот (Ohayon, 2006).

Вспомнил, какими мы были тогда, вернувшись с войны, -- молодые и лишенные веры, как шахтеры из обвалившейся шахты. Мы хотели было воевать против всего, что определило наше прошлое, -- против лжи и себялюбия, корысти и бессердечия; мы ожесточились и не доверяли никому, кроме ближайшего товарища, не верили ни во что, кроме таких никогда нас не обманывавших сил, как небо, табак, деревья, хлеб и земля; но что же из этого получилось? Все рушилось, фальсифицировалось и забывалось. А тому, кто не умел забывать, оставались только бессилие, отчаяние, безразличие и водка. Прошло время великих человеческих мужественных мечтаний.
Э.М. Ремарк «Три товарища»

Война стала той точкой обрыва как для «потерянного поколения», отделившего «золотой век» прошлого от пустоты и безнадежности настоящего, так и для всего общества, а также для психологической науки, которой тоже нужно было решать новые задачи, принять этот вызов.

Сможешь выйти на площадь
В тот назначенный час?
А. Галич

Роль психологов во Франции в Первую мировую была по большей части репрессивна: выявление случаев симуляции, быстрое «лечение» военных неврозов и возвращение на фронт, предотвращение заражения и имитации симуляции, дезертирства (Ohayon, 2006). Психические расстройства военного времени воспринимались как истерические, а согласно доминировавшей тогда концепции Бабински, истерия была не чем иным как воображаемой болезнью. Такая трактовка определяла случаи психических расстройств как неосознаваемую симуляцию (впрочем непреднамеренность не смягчала применяющихся мер) (Carroy et al., 2006).

Жане практически не работал с военным неврозом ни во время, ни после Первой мировой войны, хотя диссоциативная концепция и лечение методом гипноза, направленное на интеграцию, которые разрабатывал и Жане, были доминирующими (van der Hart O. et al. 2000). Такая ситуация может объясняться разными обстоятельствами, в числе которых и фактор, до сих пор остающийся достаточно влиятельным: различия в позициях общей психологии и прикладных ее областей (Baldwin, 1995), теории и практики. Как ни бледно выглядела психология в попытках лечения снарядного шока, военного невроза, она стремилась адаптироваться к новой реальности. И у этой психологии было уже совсем иное лицо. От нее требовалось не просто объяснять и понимать, но разрешать проблемы и конфликты нового общества, оторваться от кресла, выйти из лаборатории и аудитории. Психолог становился «экспертом» или «судьей» в социальных вопросах. В школе от него требовалась диагностика способностей детей, на предприятии – разрешение конфликтов, оптимизация труда, профориентация и профотбор, в социальной жизни в целом – психическая гигиена, евгеника, профилактика алкоголизма, делинквентности, преступности, психических расстройств (Ohayon, 2006).

К началу войны, к 1914 Жане было уже 55 лет. Возможно, слишком солидный возраст для резкого изменения. И тем не менее оно было! Жане не сделал свою психологическую систему более операциональной, как к тому призывала эпоха, но обобщил ее в психологии поведения. Однако это была философски-психологическая система, а не прикладная. Известность Жане пришла к нему с его диссертацией, написанной о феноменах, будораживших как академические круги, так и общество целом (о чем свидетельствуют многочисленные описания фактов культурной жизни, некоторые из которых были описаны выше). В первой четверти XX века в центре внимания и жизни были уже другие феномены. Звезда Жане, его популярность после Первой мировой войны начала меркнуть.

***
Период между двумя мировыми войнами можно разделить на два. По сравнению с 30-ми 20-е, несмотря на задачами послевоенного времени, были своего рода оазисом политической и экономической стабильности. В 30-е все перевернулось. Третья Республика оказалась неспособной разрешать возникавшие социальные вопросы. Темы заката Европы, деградации, кризиса ценностей возникают с новой силой. Если в 1929 во Франции практически не было безработних, то в 1934 их насчитывалось 300 000. Обостряются идеологические противоречия - на фоне экономического и политического кризиса все большую привлекательность приобретает советская модель создания "нового человека". Советский вопрос разделяет интеллигенцию на два лагеря (Ohayon, 2006).

Кризис 30-х имеет непосредственное влияние на университеты. Упадок и ослабление республиканских идей приводит к значительным изменениям и научной модели, на них покоившейся. Воодушевленные научной и технической революцией, науки о человеке становятся более и более операциональными, технократическими. И в то же время моральный и экономический кризис 30-х порождает страх изменения и потери: потери моральных и религиозных ценностей (отражающиеся в тематики семьи), дегенерации (темы иммиграции и евгеники), нарушений существующей системы жизни (темы преступления и безумия) (Ohayon, 2006).

1937-1939гг. - время страшного ожидания, предчувствия, когда несмотря на некоторые надежды избежать войны, все острее чувствовалось ее приближение. Для французской психологии эти годы - завершение эпохи ее мэтров, создателей систем, плучивших философское и медицинское или биологическое образование. После войны этот психолога исчезнет. Настроение на Юбилейной церемонии, организованной Пьероном, посвященной 100-летию Рибо, 50-летию создания в Коллеж де Франс кафедры экспериментальной и сравнительной психологии, а также создания лаборатории физиологической психологии в Сорбонне, прославившейся трудами Бине, как и 50-летию "Психического автоматизма", было далеко от праздничного. Многие приглашенные иностранные коллеги не смогли приехать. Событие, призванное стать знаменательным, прошло практически незаметно. Большая История поглотила малую (Ohayon, 2006).

Более, чем когда-либо, более, чем в Первую мировую, психология становится перед выбором, перед неизбежностью действия. Фундаментальной характеристикой рациональной организации общества при нацистской режиме должно было строиться при научном участии, особенно это касалось немецких врачей и психологов. Одним из таких вопросов стала евгеника, способы профилактики психических заболеваний. Психология вышла из лаборатории и оказалась в мире (то, к чему и стремилась). Отныне политическая позиция психолога и государственная политика, законы поля, становятся не менее определяющими для дисциплины и профессии психологии, чем собственно психологические закономерности и программы.