Становление психологической науки во Франции.
Формирование объекта, предмета и метода психологии Жане.

Начало творческого пути Жане совпало с периодом выделения психологии в самостоятельную науку (а оформление принципов новой научной области, в свою очередь, происходило не без влияния Жане, занимавшего активную позицию в обсуждении предмета, метода, оснований психологической науки). Психология одновременно и выдвигала новые положения относительно предмета и метода, стремилась к самостоятельности, и все же во многом базировалась на уже существовавшей традиции философского, психиатрического, физиологического знания. На философских кафедрах писались работы, ныне известные как психологические, создавались философские журналы, содержащие статьи по психологии, физиологии, психиатрии; в палатах психиатрических клиник велись исследования психологических феноменов и их механизмов.

Психология и философия. Философская мысль XIX века во Франции претерпевала существенные изменения на протяжении столетия. Среди наиболее значительных влияний следует назвать философию «идеологов», Мэн де Бирана, cпиритуалистический эклектизм Кузена, позитивизм Конта, разочарование в последнем, критику расширения полномочий разума.

«Характерным изменением в общем научном миросозерцании, происшедшем в XIX веке, является постоянно прогрессирующее… обособление психологии от философии. Это обособление было результатом быстрого упадка метафизического интереса и метафизического мышления: упадка, который представляется естественной реакцией против одностороннего развития спекулятивного мышления» (Виндельбанд, 530). «Быстрый упадок метафизического мышления» наметился уже в начале XIX века, в работах Бирана и у его предшественников, идеологов, предлагавших отказаться от неразрешимых вопросов, касающихся природы души и сущности мира, его субстанциональных основ. Рождающаяся научная психология тем более стремилась обособиться от философии как метафизики. Один из основателей французской научной психологии, Т. Рибо, говорил: «Экспериментальная психология представляет собой изучение психических феноменов, базирующееся на естественнонаучных методах и независимое от метафизических гипотез. Она имеет четко определенный предмет – психические явления, их описание, классификация, изучение их законов и условий существования» (Ribot, 1914, IX). Психология, по Рибо, не может иметь дело с вопросами об отыскании первопричин и первых принципов бытия или психической жизни. «Экспериментальная психология не занимается ни душой, ни ее сущностью как физика и биология не занимаются вопросами сущности жизни и материи» (Ribot, 1914, X).

Однако во многом проблематика будущих психологических исследований сформировалась в недрах философии. Так, Ж. Байарже выделял два вида психических состояний: первое позволяет сознательно направлять идеи (произвольная психическая деятельность), второе («автоматизм сознания») характеризуется непроизвольными действиями памяти и воображения. Французские спиритуалисты сосредоточились на изучении неясных восприятий, при которых утрачивается чувство "я", и противопоставляли их случаям ясного сознания. Как следствие, большинство французских «психологов», начиная с Мэн де Бирана, занимались такими проблемами, как сон, сновидения, сомнамбулизм. Как и спиритуалисты, Тэн и Жане интересовались различными состояниями, в которых нет непосредственной интуиция "я". Однако они оборачивали эти состояния против спиритуалистов, критикуя центральную спиритуалистическую доктрину о целостности "я" (Carroy, 2000).

Поль Жане, дядя Пьера Жане, будучи одним из наиболее известных философов спиритуалистов, в то же время являлся и вице-президентом общества физиологической психологии. И именно Поль Жане, философ, настаивал на введении курса экспериментальной психологии в Сорбонне. Но все же были моменты, не удовлетворявшие новую психологию в существовавшей философии и философию в зарождавшейся психологии. Выделение психологии в отдельную науку во Франции было сопряжено с существенными трудностями. Об этом свидетельствует, например, история введения курса экспериментальной психологии в Сорбонне, блестяще описанная Бруксом III. Поль Жане, предложивший в 1885 году ввести на гуманитарном отделении Сорбонны курс Т. Рибо по экспериментальной психологии, рассматривал ее как часть философии, как «новое направление мысли», которое «необходимо представить в университете как центре независимой мысли…» (Brooks III, 131). Это нововведение встретило сопротивление многих профессоров факультета. Напомним, что превалирующим в академических философских кругах во Франции XIX века долгое время было направление эклектического спиритуализма. Его основатель, В. Кузен, преподавал на отделении словесности в Сорбонне, а одно время даже был министром образования Франции (Ribot, 1877/2000, 107; Тэн, 1896), что дало ему возможность придать эклектизму статус официальной доктрины. Несмотря на то, что революция 1848 года нанесла серьезный удар по эклектизму и даже философское образование как таковое было на время упразднено (до 1863г), эклектизм оставался официальной академической философией и в то время, когда получал образование П. Жане (как профессура Эколь Нормаль, Сорбонны, так члены Академии моральных и политических наук были в основном представителями ортодоксальной философии).

Появление новой психологической традиции, по мнению Брукса, было обязано скорее веяниям физиологии, психиатрии и было связано с деятельностью медицинского факультета. Париж того времени был центром исследования феноменов истерии и гипнотизма. К 1880 врачи практически всех основных больниц публиковали результаты психологических экспериментов, а палаты Шарко в Сальпетриере стали воплощением психологической лаборатории. Все больше становилось влияние развивающихся естественных наук, игнорировавшихся эклектизмом. Вновь возрос интерес к философии идеологов, Бирана, а также к работе психологов в других странах. Значительное распространение во Франции получили труды английских и немецких мыслителей, что способствовало расширению научного горизонта психологии во Франции. Многочисленные переводы и статьи способствовали быстрому распространению представлений таких философов, как Бэн, Милль, Спенсер, а также представителей германской опытной школы. Так, невозможно переоценить влияние Г. Спенсера на Т. Рибо, а затем и на П. Жане, заимствовавшего у него принцип эволюционизма, понимание эволюции как возрастание дифференцированности и сложности психического. «Современную английскую психологию» Рибо предваряло введение, считающееся «манифестом новой психологии» во Франции (Nicolas, 2000, 87). Рибо критиковал спиритуалистическую психологию и говорил о необходимости научной психологии, экспериментальной и позитивной. Но если для позитивистов психология была лишь ветвью физиологической науки, Рибо подчеркивал ее возможность как независимой дисциплины и обращался к медицинским наукам, в особенности, к психопатологии, определяя ее основание и метод.

"Психический автоматизм" - диссертация по философии. И необходимо учитывать этот факт при прочтении этого текста. Жане работал с Рибо и Шарко. Да, но не меньшее влияние на него имел его дядя, Поль Жане, философ-спиритуалист. И Жане остается верен основному постулату спиритуализма. Для него объектом психологии остается сознание (Carroy, Plas, 2000; Carroy et al., 2006). Он сознательно стремится создать психологию разных степеней сознания, начиная с наиболее рудиментарных, какими бы бес-сознательными они не казались. Жане не отказывается от психологии сознания и в более поздних работах в рамках психологии поведения, критикуя бихевиоризм за исключение сознания и всех высших психических феноменов (Carroy, Plas; 2000). По мнению Ж.Карруа и Р.Плас, в психологии поведения Жане видоизменил спиритуализм своей молодости, но не изменил ему.

Еще долго психология будет во многом частью философии. Ведь во Франции психологическая степень была введена только в 1947г., а до этого она рассматривалась в рамках философии. Так что не удивительно, что основанный Рибо в 1876г. журнал, содержащий в основном статьи по психологии (а также по истории, философии - в области наук о человеке) получил название Revue philosophique de la France et de l'etranger. Вплоть до начала 1890-х именно этому журналу принадлежала своеобразная монополия в области психологии, философии и наук о человеке.

Проблемы объекта, предмета и метода во французской психологии XIX века. Их разработка в творчестве Жане.

Психология в понимании эклектической философии «состояла в изучении внутреннего мира методом рефлексии» [Nicolas, 2000, с.83]. А некоторые представители мистического спиритуализма (Ravaisson, Lachelier, Fouillee) полагали даже, что «рефлексии раскрывает не только нас самих, но и Абсолют, к которому все мы причастны» [Ribot, 1877]. По Рибо, объект, предмет и метод психологического исследования должны были быть изменены. Принимая во внимание идеи прогресса, эволюции и развития, психология не может существовать как наука о взрослом, белом, цивилизованном человеке. Ее объектами должны стать в первую очередь ребенок, примитив, больной, что позволит начать с менее дифференцированных, менее сложных этапов эволюции. Метод внутреннего наблюдения, с точки зрения основателей французской научной психологии, невозможно использовать в качестве основного. Т. Рибо говорил: «Размышлять над своим «я» – значит становиться в искусственное положение, изменяющее его природу, это значит подменять нечто реальное абстрактным и представлениями. Настоящее «я» то, которое чувствует, думает, действует, не делая из себя самого зрелища, потому что оно по своей природе и по нашему определению есть субъект. Чтобы сделаться объектом, оно должно подвергнуться ограничению, приспособиться к умственной оптике, которая его преобразовывает и искажает» [Рибо, 2001, с. 71]. Через несколько лет об этой опасности говорил и Жане, замечая, что сложность психологического исследования, в том, что исследователь «достраивает» то, что происходит с испытуемым по аналогии с собой. Это трудность всех социальных отношений. «Испытуемый для нас кажется таким же, как мы сами; ему приписываются те же функции, те же убеждения, те же мысли» [Janet, 1928, с. 39]. «Внутреннее наблюдение недостаточно даже для самой робкой психологии» [Рибо, 1881, с. 21]. Оно «без сомнения, должно служить первым шагом … но думать, что с помощью самонаблюдения можно построить психологию, – то же самое, что полагать, будто для физиологических исследований достаточно иметь хорошие глаза и большую дозу внимательности. Изощренность ума … орудие слишком хрупкое для того, чтобы проникать в густую, плотную ткань фактов сознания. Новая психология учит, что ум должен не полагаться на себя и верить в сложность вещей» [Рибо, 1895, с. 5-6].

Психология как самостоятельная наука, по мнению Рибо, должна отказаться от многих характеристик, которые были свойственны ей как части философского знания. Она, с одной стороны, не может «сделаться совершенно личною», а с другой стороны, не имеет права на гиперобобщение, обращение к абстракциям, уход в метафизические дискуссии; однако «психология должна обнимать все душевные явления» [там же, с.31]. «Метод, какой нужно употреблять в опытной психологии, в одно и то же время, субъективный и объективный. Прения между теми, кто не желает принимать ничего, кроме внутреннего наблюдения, как, например, Жоффруа, и теми, кто признает лишь наблюдение внешнее, как Бруссэ, похожи на те нерешительные битвы, после которых каждая сторона приписывает себе победу» [Рибо, 1881, с. 28]. (Жане также впоследствии говорил в «Неврозах» (1898/1911), что субъективная психология тоже является необходимой в изучении человека и должна не подавляться, но сопутствовать объективной.) Объективный же метод заключается «в изучении психологических фактов вовне, а не изнутри. Естественное выражение страстей, многообразие языков и исторические явления – вот также факты, позволяющие восходить к духовным причинам, производящим их. Точно тому же служат и болезненные расстройства организма, влекущие за собой умственные расстройства: аномалии … представляют для нас ряд опытов, приготовленных природой, чрезвычайно драгоценных уже потому, что они редки» (там же). Требование объективности, с точки зрения Рибо, могло быть достигнуто в рамках самой психологии при ориентации ее не на метафизические методы, но патологические. Принципы патологической психологии опирались на восходящую к Broussais и C.Bernard гипотезу о непрерывности континуума между нормой и патологией. Согласно ей, патология в силу недостатка или избытка в ней проявляющегося, позволяет лучше понять нормальное функционирование организма (Carroy et al., 2006).

Еще медики, принадлежавшие к кругам идеологов, особенно П. Кабанис (1757-1808), отводили медицине место в ряде наук о человеке, антропологии. Для Кабаниса медицина была областью знания, включавшей сферы и физического, и морального, ставившей задачу определить отношение между ними [Nicolas, 2000, с. 78]. Долгое время ведущим как в Англии, так и во Франции выступало особое направление терапии – моральное лечение, делавшее акцент на воздействии на психически больного психологическими средствами (иногда мягкими, иногда жесткими и авторитарными), а не медикаментозными. В конце XVIII столетия П. Пинель объединил моральное лечение и ортодоксальную медицинскую практику. Он также выдвинул идею о том, что люди, отличающиеся физически, необязательно столь уже отличны психически [Grzesiak R.C., Hicok D.A., 1992], т.е. и в случаях патологии, и в случаях нормы законы функционирования психического сходны.

Идея патологического метода разрабатывалась И. Тэном и Т. Рибо, которым принадлежат два различных его понимания. Для Рибо обращение к "патологическому методу" в первую очередь определялось его приверженностью эволюционизму: болезнь понималась им как регрессия на оси эволюции. Для Тэна основной интерес представляли уникальные объекты, в которых те или иные феномены выступали наиболее ярко (Carroy et al., 2006). Тэн полагал необходимым «создание внутреннего глаза сознания, подобного микроскопу или телескопу ученых, который бы увеличивал феномены, придавал им рельефность и определял исходя из их показателей, симптомов, косвенных свидетельств. Таковы случаи патологии» [Carroy, с. 606]. В 1876 Тэн разработал детальную программу новой психологической науки, предмет которой скорее представлял список поставленных в один ряд феноменов под знаком единственности: ребенок, начинающий говорить, просыпающийся ото сна человек, поэт, писатель или актер, воображающий, придумывающий, безумец, диктующий свою биографию врачу, сомнамбул, строящий свой внутренний мир, спирит, проигрывающий множество ролей. Этот список строится исходя из формулы: «чем более странным является факт, тем более он поучителен». Необходимо увидеть сломанные часы, чтобы увидеть противовесы и колесный механизм, которых мы не замечаем в хорошо идущих часах [там же, с. 608]. Если объектом психологического исследования для Тэна служили исключительные случаи, среди которых оказывались и случаи аномалий психического, то у Рибо выбор объекта определялся генетическим принципом, которому был подчинен патологический метод. В «Болезнях памяти» Рибо сформулировал закон обратного развития психических функций (1870), согласно которому распад функции происходит в порядке, обратном ее эволюции, сначала исчезают самые недавние и самые сложные приобретения.

Рибо не проводил экспериментальных исследований сам, но полагался в большей степени на данные, полученные другими исследователями (в области физиологии, психологии, медицины, психиатрии), обобщал их в своей концептуальной схеме. Он не использовал экспериментальной лаборатории также и для демонстраций и работы студентов в своем курсе по экспериментальной психологии. После ухода из Сорбонны Рибо перешел в Коллеж де Франс, где создал лабораторию экспериментальной и сравнительной психологии. В 1893 году в Сорбонне еще раз было решено ввести курс экспериментальной психологии, и вновь инициатором выступил Поль Жане. Пьер Жане был выдвинут как наиболее подходящий кандидат. Несколько факультетов согласились с тем, что курс по экспериментальной психологии необходим, но не было единодушия в том, что это за дисциплина, как она должна преподаваться. Участники дискуссии понимали, что от решения вопросов о предмете и методе зависело то, где этот курс должен вводиться, и наоборот, от того, где он начинает читаться повлияет на решение фундаментальных вопросов дисциплины . Введение его на факультете словесности означало подчеркивание связи с философией и литературой и забвение экспериментальной стороны. Поддержка экспериментальной психологии была значительной, но недостаточной. Только в 1897 году Жане начал свою деятельность в Сорбонне. Он пытался ввести практическое направление работы, приглашая студентов в свою лабораторию в Сальпетриере, где раз в неделю принимал пациентов в присутствии студентов, а также показывал им аппаратуру, использовавшуюся в лаборатории. Жане был превосходным преподавателем и один из психологов, посещавший его занятия, говорил, что «многие покидали Сальпетриер со стремлением стать психологами, узнать как можно больше самим о тех понятиях и явлениях, которые мастер приоткрыл нам» [Brooks III, с.137]. Но лаборатория в Сальпетриере была маленькой, мало пригодной для учебных целей. Возможностей для эксперимента в курсе экспериментальной, объективной психологии было не много. Жане не долго оставался в Сорбонне и вскоре, как и Рибо, перешел в Коллеж де Франс.

Введение психологического курса на факультете словесности в сочетании с отсутствием связей с медицинским отделением, в ведении которого в основном и находился провозглашенный основным метод, приводил к продолжению «опеки» психологии со стороны философии, трудностям становления психологии как самостоятельной науки. Острыми оставались вопросы о взаимоотношениях психологии и философии, о формировании профессиональной позиции психолога, профессиональном образовании, вопросы об объекте, предмете, методах, принципах проведения психологического исследования. По мнению некоторых ученых, французская экспериментальная психология не получила должного развития, поскольку, в частности, не была сформирована четкая профессиональная позиция (см Ben-David, Collins, 1965, 1966). Смешение ролей философа и психолога было, по всей видимости, характерно и для Жане, замечавшего в автобиографическом очерке в 1930 году, что всегда искал возможность построения новой, усовершенствованной философии. В его работах мы находим сочетание собственно психологического и философского исследования.

Несмотря на то, что курс психологии первоначально «обосновался» на отделении словесности, союз психиатрии и психологии оставался чрезвычайно прочным. Множество психологических исследований проводилось врачами-психиатрами, «правила, относящиеся к различению нормального и патологического» вводились даже в правила социологического метода [Дюркгейм, 1991]. В XIX веке «безумие приобретает свойства зеркала. Безумец срывает покров с элементарной, привычной истины человека: той истины, которая сводит его к примитивным желаниям, простейшим механизмам, к его насущной телесной детерминированности» [Фуко, 1997, с.506]. Сложилась в некоторой степени парадоксальная ситуация: психология как самостоятельная наука, официально упрочившись на факультете словесности, основным методом (по крайней мере, с точки зрения Рибо) имела патологический. Эта логика становления науки предполагала необходимость взаимодействия двух областей научного знания. Биография Жане показательна в этом смысле. Он закончил философское отделение и начал свои психологические исследования в клинике. В «Психическом автоматизме» Жане говорил: «Хорошо, что психология проникает понемногу в подробности различных психических нарушений, а не остается в области слишком отвлеченных обобщений, теряя практическое значение. Экспериментальная психология должна быть психологией патологической» [Жане, 1913, с.5]. Эта область, казалось, удовлетворяла и другому требованию, которое Жане предъявлял к своим исследованиям – необходимость придерживаться фактов, понимание опасности «отлета» в метафизические рассуждения. Так, характеризуя положение дел по вопросу бессознательного в Medecine Psychologique, он предупреждал, что рано еще переходить на уровень философствования и надо повременить с обобщениями, на которые претендует психоанализ; важно продолжить исследовать реальные случаи, идти от материала, придерживаться фактов, не забывать о гипотетическом характере даже самых общих и фундаментальных гипотез, отдавать себе отчет в сложности и неоднозначности описываемых психических процессов и возможности иной интерпретации. Практика была для Жане тем основанием, на котором в первую очередь должна базироваться психология, в ней был и отправной момент многих гипотез, и их контроль и оценка. Жане последовательно проводил линию на взаимное сближение психологии и психиатрии. По собственному замечанию, он стремился к синтезу психологии и психиатрии, считал необходимым взять из психологии все, что может служить классификации интерпрета¬ции душевных заболеваний; а в патологических изменениях сознания искать материал, факторы, которые обогатят наше понимание человеческой мысли [Жане, 1913]. Жане не только базировался на достижениях психиатрии, но и внес свой вклад в развитие этой дисциплины (концепция неврозов, психастенического и истерического расстройств, некоторые нововведения, касающиеся работы с больными, методов диагностики и лечения). О. Локерт называет его отцом клинической психологии [Lockert O., 2000], Д. Боаделла говорит о нем как о первом телесном терапевте; представления Жане легли в основу целого клинического направления лечения психической травмы – фазово-ориентированной терапии. Жане был великолепным терапевтом. К концу жизни им была собрана обширная библиотека историй болезни (около 5000, некоторые в нескольких томах) – они все были сожжены (факт, продиктованный врачебной этикой), это было одним из пунктов его завещания.

Помимо психиатрии еще одна наука имела не менее существенное значение для становления психологии и повлияла на формирование представлений Жане о методах и принципах психологической и терапевтической работы. Речь идет о физиологии. Психология XIX века во многом базировалась на достижениях физиологической науки. Работы Ч. Белла, Ф. Мажанди, И. Мюллера, К. Бернара, И.М. Сеченова, Ч. Шеррингтона, Г. Гельмгольца, П. Флуранса и других физиологов стали для психологии гораздо больше, чем просто материалом для размышления, что, однако, не означало слияния психологической и физиологической науки. Еще К. Бернар, создатель французской физиологии, экспериментальной патологии и медицины, выступал против смешения психологии и физиологии: «Никогда нельзя превратить проявления нашей души в голые свойства нервного аппарата так же, как не будут восприниматься нежные мелодии лишь качествами дерева или струнами скрипки, которые необходимы для их выражения» [цит.: Тутунджян, с.52], «сказать, что мозг выделяет мысль, равносильно тому, что сказать – часы выделяют время» [там же, с.53] (что, однако, не помешало ему в 1867 году определить в качестве одной из задач физиологии «выяснение механизмов психологии»). А одним из первых психологических обществ во Франции, было как раз психофизиологическое общество (председателем был Шарко, а вице-президентами - Поль Жане и Рибо), просуществовавшее впрочем недолго (около 5 лет) (Carroy et al.,2006).

Т. Рибо неоднократно подчеркивал, что физиологическое положение гораздо доказательнее метафизического. Апелляция к физиологической науке и ее данным и принципам была характерна для психологии во многих странах в этот период. Можно предположить, что на столь бурный рост интереса оказали влияние как сам прогресс физиологической науки и преимущества использовавшегося ей естественнонаучного метода, так и изменения общефилософских установок относительно таких проблем, как представления о целостности человека, взаимоотношение души и тела.

Мыслящая и протяженная субстанция, душа и тело рассматривались Р. Декартом с позиции параллелизма. Это положение, какое бы существенное влияние на становление науки оно не имело, вызывало возражения и переосмысливалось на протяжении дальнейшего развития философии. Для Мэн де Бирана человек выступал как духовно-телесное существо, “нет возможности прямого и непосредственного усмотрения или восприятия нашей души вне и помимо ее отношения к телу” [Введенский, с.166]. А А. Бергсон в работе «Материя и память» ставил задачу «проникнуть не просто внутрь нашей духовной жизни, но в точку соприкосновения духа и материи» [Бергсон, 1992, с.160] . Подобную позицию можно увидеть и в творчестве Жане. Уже в «Психическом автоматизме» он утверждает: «в настоящее время философы почти не могут исследовать человеческих дух без помощи тех, кто посвятил себя изучению человеческого тела» [Жане, 1913, с.8]. Картезианская мысль разделяла, противопоставляла друг другу идеи и движения, как принадлежащие мысленной и протяженной субстанциям, но «мало-помалу ученые начали признавать участие движения в мысли и, наоборот—мысли в движении. Можно ли излагать теперь теории о физической, инстинктивной, привычной или волевой деятельности, не упоминая теории сознания? Можно ли говорить о сознании, восприятии и внимании, не касаясь движений тела?» [там же, с.448]. Не познание деятельности души или тела в отдельности должны были стать предметом изучения, но именно их связь и особенности этого взаимодействия. А для этого философу, психологу необходимы новые знания. И в частности, это знания по физиологии. «Психологию и физиологию нельзя рассматривать теперь, как две независимые дисциплины, или одну из них считать незначительным, придатком другой. Нужно сказать, что между этими науками есть особая связь, которой нет в других дисциплинах, и что обе они являются параллельными описаниями, хоть и с различных точек зрения, одной и той же сущности. … Психология и физиология имеют, однако, разные методы, приемы познания. … Человеческое познание, оче¬видно, было бы совершенным с точки зрения идеальной науки лишь в том случае, если бы каждому психологическому закону соответствовал закон физиологический» [Жане, 1913, с.449]. Сотрудничество физиологии и психологии важно как для исследовательской работы, так и для практической. Так, Жане замечал в Medecine Psychologique, что проблемы при неврозах являются выражением деятельности всего организма, мы не можем довольствоваться лишь психологическим или только физиологический подходом, когда имеем дела с такого рода проблемами. Необходим поиск междисциплинарного исследования для понимания и лечения невротических заболеваний. Жане делал существенный акцент на роли нервно-гормональных циклов в регуляции поведения, а также важности мозговых центров во всем функционировании и обеспечении и облегчении синтетической деятельности; он уделял много внимания состоянию эндокринной системы, систем пищеварения и кровообращения при терапии неврозов. Говоря как об эволюции, так и инволюции психического, Жане акцентировал психофизиологическую целостность человека. Но в то же время он говорил о самостоятельности психологической науки, о необходимости ее собственного языка, к которому нет прямых словарей для перевода на медицинский или философский язык. Если для Рибо психология была в «частью науки о жизни, то есть биологии», а в анализе феноменов бессознательного апеллировал к физиологическому объяснению, то для Жане редукционизм был невозможен – явления подсознательного он относил к области психического; психологическое объяснение не могло, с его точки зрения, подменяться физиологическим.

Развитие французской психологии невозможно понять также без учета значения, отводимого в ней социальному фактору. В. Гюго говорил: «1789. Вот уже скоро столетие, как эта цифра беспокоит мысль человечества. В ней – все явления современности. Даты, выраженные такой цифрой, требуют расплаты. Платите же. И не пытайтесь плутовать с этими властными цифрами». Эти слова относятся не только к истории, литературе или общественному самосознанию. Ферра утверждал, что вся французская философия XIX столетия проникнута практическим стремлением – исцелить социальную жизнь от зол и бедcтвий, которые так резко обнаружились в эпоху революций. Важность социального фактора можно проследить как в философской, так и психологической традиции. В культурологических исследованиях отмечается, что истоки социальной направленности могут быть обнаружены уже в специфике французского Возрождения, сосредоточенности на знакомстве с общественным Римским правом и преобразованием общественной жизни, развитии идеи создания общества, соответствовавшего разумным идеалам в период классицизма [Ахмерова, 1998].

Надо отметить, что именно французу Ж.-Ж. Руссо мы обязаны изречением «я есть другой» и принципом, гласящим, что «чтобы человек увидел свой собственный образ, отраженный в других людях, ему необходимо сначала отрешиться от своего собственного представления о самом себе» [Леви-Строс, с. 22]; француз О. Конт ввел термин «социология», и одно из наиболее оригинальных течений связано с именем французской социологической школы. Интерес к социальному фактору, с точки зрения некоторых ученых, являлся неотъемлемой частью становления научной психологии как таковой и в мировом масштабе. Н. Роуз пишет: «Рождение психологии как самостоятельной дисциплины, ее призвание и судьба неразрывно связаны с возникновением «социального» как особого пространства мышления и реальности. Человек, без сомнения, – «социальное» животное. Но социальное само имеет историю – его изменяющееся и неопределенное пространство начало формироваться в западных обществах в девятнадцатом столетии» [Роуз, 1993, с. 39].

Неудивительно, что наряду с патологической моделью, утвердивший альянс между философией и медициной, и закрепившей терапевтическую позицию психолога, огромную роль во французской психологии играют именно психология толпы, социальная психология.

В конце XIX века возрос интерес к особенностям других культур, начался бум этнографических исследований. Психологические, культурологические, социологические особенности традиционных обществ обращали на себя внимание психологов, социологов, этнографов (напомним, что одним из объектов психологического анализа Рибо выделял примитива); «мощная экспрессия, ясность структур и обнаженность исполнительских приемов» [Гомбрих, с. 562] не давала покоя представителям искусства. Создавая свою психологию поведения, Жане очень часто обращался к этнографическим и культурологическим данным. Уже к концу XVIII века возросла важность социального фактора и в трактовке «нервных заболеваний». По замечанию М. Фуко, сама «среда» рассматривалась определяющим элементом безумия. «Безумие становится возможным в той среде, где искажаются все отношения человека с чувственным миром, со временем, с Другим» [Фуко, с. 366]. Для Жане фактор социального окружения был одним из ведущих как в рассмотрении генезиса неврозов, так и при описании общих механизмов развития человека. Да и сейчас социологи уделяют существенное внимание понятиям психического расстройства, диагностическим категориям, которыми оперируют психиатры. Корни социологической работы в этой сфере восходят к Э. Дюркгейму, согласно которому правила и стандарты, определяющие патологию, помогают поддерживать нормы и ценности общества. Норма и патология являются взаимодополняющими. Общество и социальные группы определяют патологию, чтобы подтвердить и усилить норму [Busfield J., 2000] .

Жане как представитель французской психологии испытывал на себе влияния и противоречия, свойственные стране и эпохе. Его психологическая система формировалась на пересечении философии, психиатрии, физиологии, набирающей силу социологической науки. Вероятнее всего, Жане открыл для себя мир философии, психологии, медицины под влиянием своего дяди, Поля Жане, профессора Сорбонны, бывшего одним из ведущих философов спиритуалистов своего времени. Жане получил образование в Эколь Нормаль, а, следовательно, прекрасно знал классическую философию. Он также преподавал философию в лицеях Шатору, Гавра, Парижа. В 1889-м Жане защитил диссертацию по философии под названием «Психический автоматизм», которую не понять без учета ее философской основы и обоснования, а также и ее направленности на принципы новой психологической науки . «Исследование психического не может быть произведено путем наблюдения явлений, протекающих в нашем сознании. … Наше сознание не дает нам знать обо всех протекающих в нас психических процессах. ... Конечно, психические процессы других людей становятся нам известны только косвенным путем, и психология не может начинать с них; но о существовании этих процессов можно заключать по поступкам, жестам, словам других лиц, подобно тому, как «химик определяет составные части планет по цветам их спектра. Итак, наше изучение автоматизма будет опытом экспериментальной и объективной психологии» [Жане, 1889/1913, с. 3-4]. Мы можем судить о психических процессах и состояниях другого человека, исходя из его жестов, слов и других проявлений; о психическом необходимо судить и реконструировать его по внешним проявлениям. Жане метафорически говорил, что «невозможно определить сульфат натрия, назвав лишь элементы, из которых он состоит, поскольку образующаяся целостность не может быть схвачены анализом по элементам, но суть соединения может быть рассмотрена скорее по тем проявлениям, эффектам, которые он производит» [Janet, 1926, с.26] .

Жане много размышлял о характере научного знания и особенностях психологии как науки. Среди его идей встречаются и на первый взгляд парадоксальные. Так, в «Психическом автоматизме» Жане неожиданно замечал, что одним из главных достоинств экспериментальных исследований является то, что они могут вводить нас в заблуждение(!) . Общие философские системы, напротив, неуязвимы, они вне пределов точного доказа¬тельства. «Общие гипотезы» же «являются простым символом, который более или менее хорошо резюмирует настоящее положение вопроса; поэтому, хотя некоторые положения кажутся нам верными, их следует все-таки считать лишь временными и преходящими гипотезами» [Жане, 1913, с. 446]. С точки зрения Жане, объяснительные гипотезы необходимо трактовать как возможность, но не как постулат. Каждая гипотеза состоит из трех частей: «из случайного наблюдения; из ряда идей и рассуждений, стремящихся объяснить данное наблюдение, и, наконец, из опытов, поставленных с целью проконтролировать вытекающие из данного объяснения следствия» [там же, с.89].

Важной проблемой для Жане являлся и собственно психологический язык. Он писал в автобиографическом эссе: “за тридцать лет работы в Коллеж де Франс я подходил практически ко всем курсам по психологии и психиатрии в большей степени с клинической точки зрения и с более подходящей клинической терминологией”(Janet, 1930). Жане полагал, что объективной психологии требуется свой понятийный аппарат, не тождественный ни физиологическому, ни философскому, ни языку внутренних наблюдений. Но и сам Жане, на наш взгляд, не всегда четко определял понятия. Фуко приводил интересное высказывание Roucher-Debatte (1807): «Наблюдатель читает природу, тот же, кто является экспериментатором – спрашивает» [Фуко, с. 167]. Опыт Жане – это опыт и врача, и психолога. В нем было и наблюдение, и активное спрашивание, а психопатологическая практика, во многом определившая и методы, и специфику исследований.

Помимо требования объективности, исследование, с точки зрения Жане, должно основываться на движении от простого к сложному, несмотря на искушение окунуться в рассмотрение «важных явлений». «Нет ничего сложнее нормальной психики, точно так же как нет ничего сложнее безумия и ли обыкновенного истерического припадка; так что мы вынуждены выбирать редкие явления, если хотим, чтобы они были простыми» [Жане, 1913, с.13].

Требования, предъявляемые к объекту исследования (простота и вынужденная редкость и исключительность) в сочетании со спецификой изучаемых явлений приводили к построению особой психологии, во многом определявшейся спецификой объекта, выбором испытуемых. Показательна в этом смысле судьба первой испытуемой Жане, Леонии, с которой он вместе с доктором Жибером проводил усыпление и внушение на расстоянии в 1885. «Что за дар судьбы для начинающего психолога 22 лет, интересующегося всеми психологическими явлениями и привлекаемого мистической стороной этих оккультных способностей!» (Janet, 1930), – писал Жане о Леонии в своей биографии. Она была также испытуемой у Ш. Рише. Жане описывал ее как обладающую в нормальном состоянии обычным характером, простую, честную, застенчивую. Она не получила образования и не умела писать, знала лишь некоторые буквы. В декабре 86-го Рише проводил с ней эксперименты по внушению, а в 1889 Жане описывал ее в «Психическом автоматизме» в связи с проблемой расщепления личности. Еще до приезда в Гавр ее около 10 лет магнетизировал доктор Перрьер [Carroy, 1991, 85-87]. Получается, что «одни и те же испытуемые могли являться объектами магнетизера и научного психолога. Испытуемый легко подтверждал ожидания, теорию экспериментатора» [Carroy, 1991, 87]. Он выступал «как персонаж в той или иной роли» [там же, 119]. Классическая интроспекция Вундта полагалась на то, что испытуемый, описывая явления сознания, не обманывает, что ему доступны непосредственные факты. Однако разные лаборатории получали отличающиеся результаты. Подобная ситуация наблюдалась и в ситуации гипнотических исследований, когда, с одной стороны, предполагалось, что пациенту можно верить, поскольку по пробуждению от гипнотического сна он не сохраняет памяти об этом своем состоянии, следовательно, не может ввести в заблуждение, но с другом стороны магнетизеры и гипнотизеры говорили о хороших и плохих испытуемых, была опасность симуляции. (В отечественной психологии проблемой распознавания симуляции занимались В.М. Бехтерев, В.Н. Мясищев (см. «Экспериментальные данные к вопросу об объективных признаках нарушения чувствительности при истерии и в гипнозе», начатую Мясищевым совместно с Бехтеревым). «Опыт показывал, что действительно гипнотизируемый и симулирующий гипнотическое состояние трудно различимы. Другая загадка, поставленная гипнозом, заключалась в особенности терапевтического контакта, в интерсубъективности. Необходимо было, по крайней мере, двое, чтобы возникло состояние гипноза» [там же, 18]. Итак, ситуация психологического исследования, требования к методу диктуют и требования к выбору испытуемого, что в свою очередь, определяет и специфику полученных данных. Разных направления предполагают своего испытуемого, своего субъекта, отбирает испытуемых, наилучшим образом подходящих для исследования, отвечающих требованиям метода и, во многом, требованиям теории. Карруа подчеркивает, что объект исследования всегда имеет свою историю. Он не только определяется, но и определяет пространство исследования.

Жане исходил из того, что «чтобы понять и изучить какое-либо явление, исследователь должен всегда изолировать его, то есть выбрать такие случаи, в которых явление наблюдается в своем простейшем виде, и затем экспериментальным путем устранить все условия, которые могут усложнить и затемнить его» [Жане, 1913, с.346]. Следование требованию исключительности, свойственное Тэну, сочеталось у Жане с эволюционной направленностью Рибо. Необходимо, с его точки зрения, не просто начинать с элементарного, но и прослеживать по возможности всю эволюцию до самых сложных ее форм и проявлений. Генетическим принципом дышит вся его терапевтическая и психологическая система, а особенно психология поведения. Жане также часто привлекал данные из других областей (философия, психология животных, детская психология, этнографические исследования), для того чтобы выявить и проследить развертывание процессов, не доступных лишь с психологической точки зрения.

И, наконец, выделим еще одну черту методической системы Жане. Особенность клинического метода предполагает его включенность не просто в процесс «бескорыстного» исследования, но терапевтической работы. Наблюдение, гипноз и другие методы часто имели не только психологические, но и практические задачи, диктующиеся клинической работой. Интересно, что Жане определял свою систему терапии как психологический анализ, за которым следует синтез. Он пытался выделить разные уровни симптоматики, от поверхностного (результаты гипнотического внушения, например) до наиболее глубинного, образуемого наследственными факторами. Системность подхода, таким образом, проявлялась как в исследовательской, так и терапевтической работе. Применение тех или иных методов могло определяться этапом терапевтического процесса, характером заболевания, особенностями пациента.

Жане использовал несколько групп методов, отвечающих разного рода исследовательским и терапевтическим задачам. Одним из основных было наблюдение. Наблюдай наблюдаемое, то есть поведение – этот принцип был базисным для Жане. В автобиографических очерках 1930, 1946 он говорил, что именно наблюдения за человеком, страдающим и здоровым, были и останутся самой интересной частью его работы. Наблюдение требует не только сформированного глаза, способного видеть то, на что многие не обратили бы внимание, но и определенных формализованных правил. Уже Кабанис говорил о необходимости «больничного журнала», куда должно записывать картину болезни каждого отдельного человека [Фуко, с. 433]. Жане же дополнил и систематизировал правила работы с пациентом, включив в них: 1) необходимость четкой фиксации всех речевых и двигательных проявлений пациента (Пациенты Жане даже прозвали его «Доктор Карандаш» за его склонность постоянно делать множество скрупулезных пометок и замечаний [Schwartz, 1955]); 2) проведение обследования по возможности без ассистентов и посторонних (ассистенты иногда отвлекались, упускали детали, которым Жане придавал столь большое значение, а посторонние задавали много отвлекающих вопросов во время сеанса ); 3) требование учитывать не только актуальное состояние пациента, но и всей истории его жизни, а также ход предшествующих заболеваний и их лечения (сбор анамнеза), а также по возможности собрать генеалогические сведения. Жане настаивал на необходимости как кратковременных, так и лонгитюдных исследований, помогающих лучше узнать пациента, его характер, переживания, поведение. Жане замечал, что этот метод, однако, имеет существенные опасности. Терапевт оказывается во власти черт, свойственных конкретному пациенту; при длительном контакте терапевт и пациент как бы обучают друг друга: чем больше обращается внимание на определенную характеристику, тем легче внушаемые больные склонны демонстрировать ее, приводя исследователя к тому, что он сам и смоделировал. Пациент, подчеркивал Жане, – не пассивный объект воздействия, но мыслящий человек, определенным образом исследующий и интерпретирующий происходящее с ним. Поэтому лонгитюдный метод должен быть подкреплен менее детальным исследованием большого числа разнообразных случаев.

Особую роль Жане придавал гипнотическому методу, с помощью которого появлялась возможность изменения психического состояния человека. Во время начала научной карьеры Жане гипноз был на пике моды (дополнит. коммент. 2). И исследования Жане в области гипнотизма быстро снискали известность. Жане тщательным образом изучил доступные источники по месмеризму, магнетизму, гипнотизму, собрав целую библиотеку трудов. Что касается своих собственных ранних исследований в этой области, Жане давал им достаточно критическую оценку и считал, что они были «опубликованы слишком рано, и с тех пор цитировались во всех работах, посвященных возможностям и тайнам человеческой психики. Эти цитаты, злоупотребления моими ранними наблюдениями всегда вызывают у меня чувство удивления и сожаления. Странно, что исследователям, с таким постоянством повторяющим эксперименты 1882 года, никогда не приходило в голову написать их ныне здравствующему автору и спросить, что он о них думает. Я бы ответил уже тогда и тем более, сейчас, что я сомневаюсь в интерпретации приведенных фактов, и был склонен критично к ним относиться и рассматривать как отход от более серьезных и глубоких исследований» [Janet, 1930, с.126]. Однако, несмотря на спорность интерпретации полученных в ранних экспериментах данных, касающихся внушения на расстоянии, гипнотический метод являлся одним из основных на протяжении всей терапевтической и исследовательской работы Жане. Он отдавал себе отчет в важности аспекта отношения между терапевтом и пациентом, в особенностях такого рода контакта, а также принимал в расчет и другие приемы и закономерности, выявленные в истории магнетизма. Гипноз, по всей видимости, был для Жане возможностью установления контакта с пациентом, выявления и работы с беспокоящими его идеями и представлениями, когда нельзя было по тем или иным причинам вести такую работу в бодрствующем состоянии.

Система терапевтических методов Жане чрезвычайно многообразна и даже характеризуется некоторыми исследователями как эклектическая [Watson R., 1968, с. 235]. Большое значение Жане отводил приемам интеллектуального тренинга, призванного укрепить «я». Существуют и методы, характерные для Жане как исследователя-теоретика. Это в первую очередь мысленный эксперимент. Несмотря на акцентирование объективности психологического исследования, он достаточно часто полагался на теоретические, несколько спекулятивные конструкции, как, например, в истории о происхождении интеллектуальных действий, появлении памяти. Имея опору, создаваемую богатейшим опытом клинической практики, Жане обращается и к конструированию реальностей, условий описываемых ими процессов. Так, например, используя материал сравнительной психологии, он часто придумывает истории, описывая то или иное поведение. (Прево [Prevost, 1973] отмечал даже неправдоподобность некоторых историй.) Как бы то ни было, это становится его косвенным, «археологическим» методом, средством реконструкции генезиса рассматриваемой функции, психологического феномена. Тот же тип эксперимента был когда-то у Э. Кондильяка, к подобному приему прибегал и А.Н. Леонтьев, обращаясь к исследованию происхождения сознания. История в такого рода конструкциях и иллюстративна, и в то же время оформляет то или иное положение концепции.

Заключение. Деятельность Жане совпала с периодом становления научной психологии во Франции. Для этого периода были характерны следующие особенности:
– Тесная связь психологии и философии. В рамках философской традиции складывается специфика предметной области, проблематика, с которой имеет дело психологическая наука, и некоторые методологические подходы, в том числе отказ от решения метафизических вопросов о первопричинах. Приверженность Жане к исследованию особых состояний сознания отражает влияние философии Бирана и его последователей; а задача как можно точнее и тоньше описать поведенческие проявления была вполне в духе стремления позитивистов к «правде фактов», фиксации наблюдаемого.
- Связь психологии и физиологии. Физиология была одной из областей, в которой становящаяся психологическая наука черпала как понятийный аппарат, так и объяснительные гипотезы и объективные методы исследования; тем не менее, Жане подчеркивал необходимость поиска собственно психологических механизмов психических явлений, невозможность подмены психологического объяснения физиологическим.
- Связь психологии и психиатрии воплотилась, в частности, в гипотезе, согласно которой в основе функционирования психики в норме и при патологии лежат одни и те же законы; что болезнь обнажает невидимый в норме механизм, выделяет подлежащий изучению процесс. «Подобно тому, как немецкая экспериментальная школа возникла как синтез философских идей и психологических проблем, а английская научная психология сложилась на основе эволюционной теории и связанных с нею психологических проблем, французская психология отпочковалась от психопатологии, интерпретируемой философами» [Фресс, Пиаже, 1966, с.46].
- Интерес к социальной проблематике, рост этнографических исследований.

Помимо этих влияний, значимыми были достижения в области естественных наук, решение в них таких фундаментальных вопросов, как пространство, время, энергия. Эти проблемы занимали важное место в концепции Жане.

Специфику психологической науки во Франции объясняет и противоречие между ее изначальным официальным «прибежищем» на отделении словесности в Сорбонне, с одной стороны, и стремление к использованию патологического метода, ориентация на естественные науки, с другой. Эти обстоятельства повлияли на выбор профессии П. Жане: он получил и философское и медицинское образование. П. Жане сравнивал роль философской системы в психологических исследованиях с ролью нити в жемчужном колье, без которого колье не существует [Janet, 1936, 292]. И в то же время он был приверженцем предложенного Т. Рибо варианта патологического метода исследования и полагал, что «экспериментальная психология должна быть психологией патологической» [Жане, 1913, с.5]. Этими же особенностями был обусловлен также выбор объекта, предмета и метода в особенности ранних исследований П. Жане. В более поздних работах под влиянием как внутренних (определенных движением мысли и практики самого П. Жане), так и внешних факторов (достижений мировой психологии, работ У. Джемса, Дж. Болдуина, Дж Ройса) в деятельности П. Жане произошли следующие изменения:
- Изменился объект исследования. Начав с работы с «особенными» испытуемыми, которым было свойственно то или иное, часто индуцированное (искусственно вызванное) поведение, позже П. Жане расширил область клинической практики (которая распространялась на больных истерией, психастенией, астении, гипотонии, случаи паранойи, криминального поведения, алкоголизма и т.д.); а в общепсихологической концепции, психологии поведения основным объектом стал для П. Жане человек развивающийся (как в эволюции, так и инволюции) в контексте, в котором это развитие происходит.
- Динамика затрагивала и предметную область психологического исследования: от низших форм психической деятельности произошел переход к изучению все более сложных ее форм и построению иерархической системы, в которой нашли отражение как элементарные, так и высшие формы психического.
- Заметную эволюцию претерпел арсенал методических средств. В нем сочетались как средства теоретического изучения, так и терапии. Особую роль играл гипнотический метод, в терапевтической практике широко использовались также методы интеллектуального тренинга, призванные укрепить “я” больного. Большое значение имела и теоретическая реконструкция, служившая подчас формой синтеза данных из различных областей знания и средством представления материала.

Особенности становления психологической дисциплины не просто повлияли на Жане, но также психологическая мысль Франции, система подготовки специалистов складывалась при его непосредственном участии и как мыслителя, и как педагога. Разработка представлений о предмете и методе науки, акцент на определенных проблемах, выделение принципов построения научного психологического знания – свою позицию по этим вопросам Жане вписал в историю психологии.